"Пианист"
"The Pianist"

Производство: Великобритания - Польша - Германия - Франция, 2002
Режиссер: Роман Поланский
В ролях: Эдриен Броди, Эмилия Фокс, Томас Кретчманн, Фрэнк Финлей
Дистрибьютор:
Жанр: драма
Продолжительность: 1 час 28 мин.

Когда на Варшаву падают первые бомбы, пианист Владислав Шпильман (Броди, «Оскар» за лучшую мужскую роль) играет на радио Шопена. Последующие два с половиной часа он будет выживать среди ужасов холокоста, благодаря необъяснимой удаче, жалости дружка-полицая, любви немецкого капитана к мазуркам — то есть только по не зависящим от него обстоятельствам.
Из сказанного видно, что эту историю можно было повернуть лицом к полному абсурду: если мы и выживаем, то благодаря неизвестно чему, и уж точно — не себе. Но Полански пошел другим путем. Он никогда не играл Шопена и по молодости лет (в 1939 году ему было 6) не имел друзей в полиции. Во всем остальном он мало чем отличается от Шпильмана. В 1941 его тоже загнали в гетто. Он спасся, потому что отец протолкнул его через колючую проволоку. Его мать погибла в Освенциме. Он выжил, скитаясь по деревням между Краковом и Варшавой, исключительно вследствие доброты поляков и обстоятельств. Словом, хотя «Пианист» — экранизация чужой автобиографии, Полански снял свою.
«Пианист» не имеет отношения к спекуляции. Напротив, он честный, и в этом его беда. Дело даже не в том, что Полански как никто умел опошлить человеческие отношения и в этом открыть бездну подлинности и искренности,  — после Билли Уайлдера он был последним евреем мирового кино, веселым циником, для которого нет ничего святого,  — нам будет его не хватать. Дело в том, что он никогда ничего кроме автобиографий и не снимал. И когда описывал переживания француженки в Лондоне, не переносящей чужих прикосновений («Отвращение»), и когда рассказывал о тотальном заговоре против забеременевшей от черта девушки («Ребенок Розмари»), и,  уж конечно, когда сам снимался в роли иностранца, которого гробят домохозяева и соседи («Жилец»). Но говорил он о себе опосредованно, прячась за жанровыми ширмами и искаженными масками. И чем страшнее ему было, тем смешнее были его комедии ужасов. И чем интимнее смысл высказывания, тем гротескнее хоррор. Но вот пришла старость, подросла дочурка, захотелось подбить бабки и отдать дань. Высказаться от первого лица. И тот мир, который вечно путал Поланского с его извращенцами, не понимал, травил, изгонял,  — завалил наградами, облобызал и затискал. Миру только и нужно было, чтобы изгой покаялся, извращенец остепенился, чтобы с художника слезла старая кожа и он остался голым, как все обычные люди. Чтобы у него оказалось наконец что-то святое. Вот трагедия, вот бы про это снять фильм. Но, конечно, комедию, какую он сам уже никогда не снимет. (Михаил Брашинский)